Китай и Россия сохраняют общую память о Великой Отечественной войне. Общее видение прошлого способствует сближению двух государств. При этом Пекин вкладывает в исторические события времён Второй мировой войны дополнительные смыслы. Об этом в интервью Ia-centr.ru рассказал исполняющий обязанности директора Института Дальнего Востока РАН Алексей Маслов.
Кроме того, КНР считает эту победу важной для своей истории, поскольку она принесла ему освобождение от Японии. Именно Маньчжурская операция СССР привела к освобождению севера страны. Пекин однозначно позитивно относится к этим событиям.
– В 2015 году главы России и КНР побывали на парадах Победы в Москве и Пекине. Насколько это было важным для отношений России и Китая? Какую динамику в измерении исторической памяти это выстроило?
– Визиты заложили основу для ценностного сближения двух государств. Для России и Китая сейчас самое важное – найти общие смыслы и общее понимание представлений о событиях прошлого.
К 2013 году стало ясно, что отношения нельзя измерять лишь объёмом торгово-экономических связей, которые хоть и растут, но не являются показателями дружественности, так как объёмы торговли с западными странами превышали российские. Таким новым смыслом стала историческая память, попытка закрепить общие ценности.
Одна из таких ценностей – память о войне, к тому же освободительной для Китая. КНР видит в Великой Отечественной войне – даже не во Второй мировой – освободительную миссию Советского Союза.
Это представление отсылает к памяти о том, как Китай сражался против различных агрессоров в XIX–XX веках, и сближает Россию и Китай в представлениях о том, что страны должны быть суверенными и помнить о травме, нанесённой войной.
Это было закреплено не только визитами, но и совместной декларацией в феврале 2022 года, когда Владимир Путин присутствовал на открытии Олимпиады в Пекине.
– Итогом Великой Отечественной и Второй мировой стало формирование современного ооноцентричного миропорядка. Россия регулярно это подчёркивает, отстаивая систему, основанную на Уставе ООН. Как к этому подходит Китай?
– Для КНР трактовка более широкая. Пекин считает, что Вторая мировая началась именно в Китае в 1937 году с нападения Японии, а закончилась в результате Маньчжурской освободительной операции.
Таким образом, для Пекина это вопрос отстаивания азиацентричности в представлениях о Второй мировой. В России точка зрения на войну более «европейская»: китайское направление рассматривается лишь как один из фронтов, подключившихся к общим боевым действиям.
Китай понимает, что сейчас ему не следует опровергать эти базовые представления жителей России.
Для Китая окончание Второй мировой войны совпадает с основанием нового государства. В 1949 году, после гражданской войны и бегства гоминьдановского правительства на Тайвань, была образована Китайская Народная Республика. Данные события несут в себе трагедию разделённой нации, от которой страна страдает до сих пор.
Это означает, что итоги Второй мировой войны для Пекина не подведены до сих пор, что отражается в актуальных противоречиях с Тайванем и островами в Южно-Китайском море.
Для Китая сюжеты, связанные со Второй мировой, не закрытая позиция и живая история. Этим он отличается от России, для которой это память и основание для современного миропорядка.
– Как Китай относится к работе западных фондов, которые пытаются выстроить свой дискурс об исторической памяти и Великой Отечественной, формируя негативный образ Пекина в Центральной Азии? Как пытается противодействовать?
– В отличие от России Китай никогда не допускал у себя активной деятельности иностранных фондов, программ и спонсоров, поэтому в массовом сознании альтернативной точки зрения о войне не существует.
Дискуссий по этому поводу также не происходит: общепринятые позиции по истории жёстко сформулированы в партийных документах и в учебниках.
Основной враг в «войнах памяти» для Пекина – Япония, которая время от времени публикует свои версии таких событий, как Нанкинская резня или нападение 1937 года.
На подобные действия Пекин время от времени остро реагирует. Напротив, мнение западных историков существует только для историков-специалистов. В этом плане Китай не испытывает проблем «многомнения» и «многомыслия».
– В Центральной Азии постепенно разворачиваются китайские структуры «мягкой силы», которую Пекин понимает по-своему. По эффективности работы эти структуры пока уступают аналогичным проектам США и ЕС. Почему так происходит – это специфика модели или отражение китайских приоритетов?
– Китаю не особо важно продвигать в Центральной Азии позитивное мнение о себе и свои представления об исторической памяти. Пекин считает, что внешний мир никогда не поймёт китайскую внутреннюю суть, поэтому выносит на публику тщательно отработанную позицию, стандартизованную ещё в прошлом.
Эта позиция заключается в том, что Китай никогда не транслирует свою внутреннюю идеологию, вместо этого демонстрируя свою экономическую мощь, которая и становится основой для сотрудничества.
Пекин полагает, что народ достаточно «накормить» деньгами и проектами и сформировать свои лобби в правительственных кругах зарубежных стран. Это и вызывает представление о «непонятности» китайской политики.
КНР до сих пор не подобрала внятный общий язык с внешним миром, поэтому говорить о стремлении Пекина к достижению понимания ошибочно.
«Китайской идеи» для внешнего мира, в отличие от европейской, не существует. Тем не менее у Китая есть обида, которая прослеживается в ряде политических выступлений. Она связана с ощущением недооценённости с внешней стороны. Это создаёт противоречие в политическом сознании и китайской политике в целом.
– Какие идеи об исторической памяти Китай пытается транслировать в Центральную Азию?
– Прежде всего, это идеи о том, что Центральная Азия – периферия китайского мира. Эта позиция, по мнению Пекина, не унизительна: в этой модели властный центр подставляет периферии своё плечо, в то время как периферия признаёт китайские ценности.
Вторая идея заключается в том, что государства Центральной Азии не обладают большой долей самостоятельности в осмыслении внешних процессов и поэтому нуждаются во взаимодействии с направляющей силой. Её воплощает проект «Пояса и пути».
Наконец, Китай смотрит на Центральную Азию как на потенциал укрепления своей безопасности в регионе. Для Пекина важно, чтобы регион был для него спокойным «мягким надбрюшьем».
